Нет, я люблю купаться ночью. Может быть, даже больше, чем днем, но… хмельной и в компании — это одно, а в одиночестве и трезвой, в незнакомом месте… А вдруг там подводные рифы какие-нибудь? В острых, режущих кожу мидиях. Или, наоборот, склизкие, обросшие, словно шерстью, бурыми водорослями… Ох-х‑х… А вдруг у меня ногу сведет от холода?! Или от страха?! А вдруг там распухший труп плавает? Говорят, недавно на побережье кто-то утонул… А вдруг…??? Не-е‑ет… Невозможно. Значит, нужно на нее лезть — третьего не дано. Я полезла. По сравнению с трупом под водой и шерстяными водорослями это оказалось не так уж страшно.

Я даже попробовала петь. Но мой голос дрожал так жалко и беспомощно на фоне вечного рокота, что я перестала. И просто что-то мычала под нос, может, считала шаги, может, молилась, представляя фиолетовые губы Кашоса. Как вдруг… спина похолодела, волосы зашевелились на всех частях тела, где они были, сердце споткнулось. Из-за камня, который я только-только собралась оседлать, раздавались голоса! Радоваться или убегать, я не знала… Да и куда убегать-то? «Ну, вот и все, — сообщил мне внутренний голос. — Добегалась. Сейчас они тебя съедят. Или изнасилуют. Или сначала изнасилуют, а потом съедят».

Распластавшись ящерицей по холодному камню, я старалась выровнять дыхание и одновременно прислушаться к разговору. Ничего не разобрала, потому что кровь в ушах клокотала даже громче прибоя. Другого выхода не было: осторожно, медленно я выглянула из-за камня… и обомлела. Вот тебе, Настенька, и «дикари»… Но эти и вправду совсем уж дикие! В черных валунах дотлевал маленький оранжевый костерок, рядом сидели трое. Еще один, стоя по пояс в море, намыливался шампунем у истока лунной дорожки; кто-то в стороне нехотя теребил гитару; кто-то, сидя на корточках у воды, отмывал посуду водорослями… Похоже на то, что они тут живут. А вон и палатка, в расщелине. Неужто прямо на камнях спят?!! Ну, абсолютно дикие. Слава богу, вроде бы мирные…

Я все же робела, когда, обходя на всякий случай подальше, молча косясь на них, опасливо пробиралась крабом мимо и дальше, дальше, пока не исчезла за хаосом камней. Я не стала спрашивать у них, далеко ли до лагеря МЭИ. Или до любого населенного пункта. Или где я, собственно, нахожусь. Неудобно как-то… Не знаю, вообще, кто из нас кого больше испугался. Они явно в первый и, вероятно, в последний раз видели одинокую, бледную от страха и холода, полуголую девушку в зеленой футболке, идущую в ночи из ниоткуда в никуда… По-моему, я все же тихонечко сказала «здравствуйте». И, по-моему, они мне ответили. Хотя точно вот этого момента не помню. Теперь понимаю, насколько забавно все это выглядело. Но это теперь, а тогда…

Зато после этого случая открылось второе дыхание, даже стало смешно. Что-то отпустило. Я знала: НАДО дойти. И знала, что буду идти, пока не упаду, а семь километров даже по камням и скалам меня все-таки вряд ли «срубят». Только вот ноги. Про ноги я пока старалась не думать, хотя и так ясно: стерла все, что только можно было стереть, остальное сбила в кровь. Ничего ж не видно!

А дома мама с папой, свет в их комнате, уютное жужжание телевизора… Да ничего подобного! Они ведь уехали уже — в отпуск. И квартира пустая с выключенными кранами газа и воды. И никто меня там не ждет. Я ведь сама им наказала не волноваться до конца августа, они и не волнуются. И девчонки не ждут меня на Разгуляе, потому что я их бросила, уехала, даже не предупредив. И Кашос уже не ждет. Наверное, обиделся и хрипит теперь нежности другой Настеньке, не такой незадачливой дуре…

Ч‑черт, да где же «Алушта»?! Я приготовилась плакать как раз в то мгновение, когда вдали сверкнули новогодней гирляндой огни пионерлагеря «Павлик Морозов».

Еще громыхала дискотека в Зеленом театре, а значит, я шла всего каких-то часа три. Однако мне хватило: я была без сил. Лихорадило от волнения, от напряжения, от усталости, а еще больше — от обиды. На саму себя. Ноги горели. Вспухли, отекли, превратились в грязно-кровавое месиво, которое из уважения к окружающим нужно немедленно спрятать. Какая уж там дискотека… Входя в лагерь, я мельком взглянула на трубы — так просто, на всякий случай. Естественно, никого не увидела, да там никого и не было (как я подозреваю после некоторых размышлений)… Но это было уже неважно. Вот теперь уж точно только усилием воли я дотащила себя до Храма. И эти несколько метров по лагерю дались несравнимо труднее всей долгой дороги из «Орбиты».

В Храме Омовения какие-то девушки щебетали в запахе лавандового мыла и яблочного шампуня. То ли запоздало прихорашивались на дискотеку, то ли оправлялись после нее. Они вытаращились на меня как на призрак, да оно и понятно: личико было еще то, не говоря уж о ногах! Мельком взглянув в зеркало, я и сама ужаснулась — серая, растрепанная, грязная, с красными шальными глазами. Я вошла, а они расступились и перестали щебетать, замолчали, вероятно, гадая, пытали меня или еще что… Мне снова сделалось необъяснимо стыдно. А потом я, все еще дрожа, встала прямо в футболке под холодные струи душа. От воды щипало ранки на ступнях. «Да и фиг с вами, — подумала я. — Походили бы с мое, пигалицы…» Я закрыла глаза и забыла о них. Заодно футболка постирается. Завтра ведь, кажется, Ксюхина очередь…

На Разгуляе я стянула с себя футболку. Выжала и повесила на веревочку за деревьями. В пустой палатке уныло и счастливо пахло домом — нафталином и Нининым дезодорантом «Climate». Я рухнула, воткнувшись лицом в мягкий спальник.

Внизу, под Разгуляем, уютно и умиротворяюще шумело море; дискотека ритмично отдавалась в горах сексуальными тембрами «Депеш мод»; на кривых ступеньках Пьяной лестницы уже дремали блики луны, в Аллее любви начинали целоваться влюбленные парочки, а серебристые тополя вокруг Зеленого театра смеялись бархатистыми листочками, глядя на наше молодое счастье и охраняя от всего остального мира сказочную страну под названием Лагерь МЭИ «Алушта».

Засыпая, я мысленно благодарила тех студентов‑шестидесятников, руками которых когда-то было создано это маленькое чудо. Не надо мне вашей дискотеки. Не надо мне больше никого. И ничего мне уже больше не надо. Спасибо, Господи, что позволил мне дойти, спасибо, что спас… Спасибо, что я снова здесь… Спасибо, спасибо, слава тебе, Слава Тебе, Го…

Под утро вернулись девчонки и приснился Оцеола Мидл, любующийся ошметками на моем носу.

И